Black&blue on my reputation.
Это, конечно, совсем не то настроение, в которое обратился сейчас мой дневник. Но... это, что сейчас сидит во мне. Это то, что сейчас пришло на смену сумрачному Городу с его снежным кружевом и единственным человеком. Может, я зря сегодня сказала ту фразу Дэлли и я все-таки оживаю, меняюсь. Хотя сменились только декорации, факты никуда не ушли. На фоне одного и того же леса можно разыграть тысячи драм.
Это.... моя станция.
Скользить по грани реальности.
Вдох-выдох. Каждый такт дыхания - из последних сил, хотя ноги налиты пружинистой гибкостью и готовы отмеривать новые и новые мили.
Грудную клетку распирает от воздуха и сонного утреннего солнца, обоняния касается терпкий запах свежего прогорклого кофе из автомата - просто чтобы глаза не слипались.
Прохладное еще утро мерцает в ресницах шестиугольными бликами, погружает недореальность в дымное от общей бредовости марево, и какое-то не менее общее ощущение усталого подъема вырывается из-под ребер, из-за солнечного сплетения, которое холодным клубком сияет в груди.
Станция. Ожидание поезда по расписанию. Поезда, который никогда не придет. И на часах заледеневшие в послерассветных лучах семь-пятьдесят пять.
Никто не знает, что стрелка часов никогда не двигалась.
Никто не знает, что стрелка часов никогда не сдвинется.
Никто не знает, что солнце никогда не поднимется выше.
Никто не знает, что на других каких-то пластах существования прошли уже тысячи вечностей.
Но те немногие, кто застыл в этом временном кубе, счастливы. Они навсегда в ожидании, в усталой затаенной надежде.
У кого-то никогда не закончится зарядка на плеере и никогда не перестанет играть любимая песня.
У кого-то никогда не закончится темный кофе в молочно-белом картонном стаканчике с завернутыми в трубочку кольцом краями.
Не кончаются страницы книг, кусок свежего багета, вода в давно открытой бутылке, сунутая за щеку жвачка никогда не потеряет вкус.
Здесь мало людей. Не больше десяти на всю станцию, но нет провожающих. Нет людей в пальто и шарфах, нет людей с букетами и слезами, нет болтливых людей. Здесь все... все хотят вперед.
Все ждут поезда, который никогда не придет, и щурятся на раннемайское утреннее прохладное солнце.
Это.... моя станция.
Скользить по грани реальности.
Вдох-выдох. Каждый такт дыхания - из последних сил, хотя ноги налиты пружинистой гибкостью и готовы отмеривать новые и новые мили.
Грудную клетку распирает от воздуха и сонного утреннего солнца, обоняния касается терпкий запах свежего прогорклого кофе из автомата - просто чтобы глаза не слипались.
Прохладное еще утро мерцает в ресницах шестиугольными бликами, погружает недореальность в дымное от общей бредовости марево, и какое-то не менее общее ощущение усталого подъема вырывается из-под ребер, из-за солнечного сплетения, которое холодным клубком сияет в груди.
Станция. Ожидание поезда по расписанию. Поезда, который никогда не придет. И на часах заледеневшие в послерассветных лучах семь-пятьдесят пять.
Никто не знает, что стрелка часов никогда не двигалась.
Никто не знает, что стрелка часов никогда не сдвинется.
Никто не знает, что солнце никогда не поднимется выше.
Никто не знает, что на других каких-то пластах существования прошли уже тысячи вечностей.
Но те немногие, кто застыл в этом временном кубе, счастливы. Они навсегда в ожидании, в усталой затаенной надежде.
У кого-то никогда не закончится зарядка на плеере и никогда не перестанет играть любимая песня.
У кого-то никогда не закончится темный кофе в молочно-белом картонном стаканчике с завернутыми в трубочку кольцом краями.
Не кончаются страницы книг, кусок свежего багета, вода в давно открытой бутылке, сунутая за щеку жвачка никогда не потеряет вкус.
Здесь мало людей. Не больше десяти на всю станцию, но нет провожающих. Нет людей в пальто и шарфах, нет людей с букетами и слезами, нет болтливых людей. Здесь все... все хотят вперед.
Все ждут поезда, который никогда не придет, и щурятся на раннемайское утреннее прохладное солнце.
Спасибо большое)
Saida Hotaru, и было, и есть, Сай. Всегда.