Тридцать первое стеклышко.
Многотрупов.
Потому что люди - не бедные хрупкие котятки, которых обижают злые красивые феи.
Да, я опять пишу про фей под Корн. Да, это странно.
Атака
Битва не прекращалась уже пятые сутки. Битва, впрочем, исключительно номинальная – в действительности же уже пятые сутки не прекращались мелкие мерзкие стычки, все в том же месте, все с теми же солдатами, которые изнемогали от необходимости урывать сон по полчаса-часу. Иссякали силы у обеих сторон, и иссякали равномерно – и стычки угасали так же неожиданно, как и начинались, не оставляя ни победителей, ни проигравших.
Генерал-лейтенант Илья Константинович Проскурин, утомившись от долгого сидения, решил, что собственное превосходство в кожаном кресле уже продемонстрировано достаточно ярко, а потому встал, сверкнув звездами на погонах, нескладно попытался потянуться, не подавая виду, и присел на край стола. Вытянул ноги, чуть не задев брюки стоящего напротив, старательно скрыл зевок, смахнул со стола неосторожным движением именную перьевую ручку, но посчитал ниже своего достоинства наклоняться и поднимать.
читать дальше
Генерал-лейтенант Проскурин оказался в ситуации, которая была ему совершенно непривычна и незнакома. В любом обществе, всегда и везде он неизменно был собран, сосредоточен, чем обязательно вводил собеседников – даже выше его рангом – в такое неуклюжее состояние осознания собственного несовершенства, при котором с ними сразу было очень легко контактировать. Манипулировать, разумеется, тоже. Была в нем некая мощная злая харизма, заставляющая немедленно власть имущих проверять конец поводка в своей ладони, а более мелких рыбешек в этом пруду – молиться, чтобы этот поводок был достаточно короток и достаточно крепко сжат.
И вот теперь Проскурин почему-то очень хорошо помнил, что уже двое суток как не менял измятую форму, что под мышками наверняка выступили темные пятна, на лице вылезла местами седая щетина(неаккуратными клоками, что обычно успешно пряталось гладкой выбритой кожей). Обычно он начинал в подобных ситуациях разыгрывать бывалого вояку, которому некогда следить за внешним видом, и обычно это имело действие. Не сегодня.
Потому что Проскурин отлично помнил, что за время, проведенное за планированием операции «Рой» кавалер ордена Пресветлой Герцогини Ладислав Моравек не спал, не принимал ванн, не ел, не пил, и, кажется, даже не отлучался в туалет. Тем не менее, под глазами его не висело мешков(тяжесть собственных Илья ощущал почти физически), на лаконичной жемчужно-серой форме без видимых знаков различия не наблюдалось ни единой складки, не предусмотренной портным. Он стоял прямо, с идеальной осанкой, и человеческий солдат нервно выпрямил спиной, чтобы не ударить в грязь лицом – и тут же сам себя за это пристыдил. Ладислав не был человеком, и глупо было бы мерить его человеческими мерками. И главное, о чем Проскурин напоминал себе последние сутки – не начать думать о нем, как о чем-то выше статусом. Если Моравек – бледноглазый, это не значит, что Проскурин – всего лишь человек. Всего лишь.
Но не думать так было сложно. Тем более, что раздражаться Ладислав начал только на третьи сутки вхождения своего в общий совет по планированию боевых действий. ОСПБД, конечно, долго был против вмешательства эфирной крови в человеческие дела, но план операции «Рой» стал слишком весомым поводом изменить свое решение. И только когда через три дня после появления кавалера на заседаниях так и не появилось упоминания операции, он неожиданно, не меняясь в лице, шарахнул раскрытой ладонью по столу(лак жалко потрескался) и произнес:
- Господа, хотелось бы напомнить, что удачное исполнение операции «Рой» не только в ваших, но и в ваших интересах. Учитывая нынешнее положение дел в поле, я не вполне понимаю, почему вы все еще цепляетесь за свои страхи и предрассудки и откладываете решительные меры. В случае, если применение предложенных средств считается вами по каким-то причинам предосудительным, я вынужден потребовать своего возвращения в Кавалерию и возмещению с вашей стороны всех наших материальных расходов.
И члены совета притихли и начали обсуждать точную дату операции.
И вот так Проскурин и оказался в одной с ним комнате, наблюдая за лагерем врага.
- Для меня по-прежнему не вполне очевидны причины ожидания хода противодействующих сил, - наконец нарушил тишину Моравек.
Проскурин пожал плечами. Он подозревал, что этот указ был вызван прежде всего попыткой оправдать себе по древнейшей схеме «Он первый начал», но объяснять это нелюдю отчаянно не хотелось – долго, путано, скучно, глупо. От необходимости давать какой-либо комментарий его избавили ожившие огнями датчики: по черным панелям рассыпались рыжие огоньки, совсем как окна ночного города. Илья с размаху уселся в неуместно-офисное кресло оператора, уже во время движения начав раздавать указания и набирать коды, пароли и уточнения. От насторожившегося Ладислава зазвенел струнами воздух, хотя роль кавалера и сводилась к контролю на самом элементарном уровне и представительству в управлении.
- Операция «Рой», шестой корпус, готовность?
- Есть!
- Операция «Рой», седьмой корпус, готовность?
- Есть!
- Илья Константинович Проскурин, полномочия генерал-лейтенанта, локальным операторам программы «Рой», приступить к непосредственному выполнению!
- Есть!
Моравек пробежался пальцами по дополнительной клавиатуре, вывел прямую видеотрансляцию с поля боевых действий на главный экран. Проскурин откинулся на спинку стула, наблюдая за происходящим. А посмотреть было на что.
Одинаковые солдаты в форменных шлемах, в масках, защищающих лицо от всевозможных химических атак, а также от прямых ударов. Серо-зеленая толпа надвигалась прямо на смотрящих, беспощадной гибкой волной, и Проскурин, окунувшись в давно забытое чувство, заметил, что пальцы его, сжавшие подлокотники, нервно дрожат – как у новобранца. В какой-то момент ему показалось, что все пропало, что надо было настоять на запасной мобилизации человеческой армии и запросить столичную поддержку, что сейчас ничего не произойдет, что микротехники где-то напутали, и в голове пронеслись еще тысячи и тысячи страшных версий. И, когда нижний край экрана задымился серебристым туманом, бывалый вояка Илья Константинович, со своими полномочиями генерал-лейтенанта и двумя золотыми звездами на каждом погоне, не сдержал облегченного вздоха.
Происходящее было дико по сути своей. Потому что против обычных солдат с обычным оружием выставили пикси. Их были легионы; мелкие, белоснежные, виртуозно находящие малейшие щели в защите и ядовитые – хуже, чем гюрза. Ладислав перехватил микрофон и рассыпался рядом команд на незнакомом певучем языке, рвущемся иногда раскатистыми «р» и хриплыми «ч» - и пикси, каждая с микроскопическим передатчиком на голове, разделились на тонкие ленты, просочились в ряды врага. Люди, обезумевшие от боли и страха, начали палить в никуда, раня и убивая своих же. И бой был окончен за считанные минуты.
Ладислав, выплюнув в решетку микрофона последнее указание, оперся ладонью на панель управления, и Проскурин с удивлением отметил, что у него отчетливо выступила испарина на лбу.
- Я надеюсь, что полученные результаты будут оценены как более чем удовлетворительные, - процедил нелюдь, выпрямляясь и оправляя на себе форму. – Как вы можете заметить, потерь среди дружественных войск нет, в то время как среди вражеских сил они составляют практически полное количество исходных боевых единиц.
Генерал-лейтенант снова промолчал, мысленно передернув плечами на привычный для Моравека высокопарный стиль. Развернулся, вбил заученную наизусть комбинацию и проговорил в распознаватель голоса:
- Операция «Рой», генерал-лейтенант Илья Константинович Проскурин.
Обернулся на Ладислава, приподнявшего брови с немым вопросом, и четко закончил:
- Ступень вторая. Активировать. Подтверждаю.
- Есть! – отозвались локальные динамики.
И Ладислав Моравек, кавалер Ордена Пресветлой Герцогини, не успел крикнуть «Бегите». И не имело бы это смысла. Потому что серебряный туман рассыпался серебряным дождем, когда сработали взрывные механизмы в передатчиках. Он только обернулся, уже готовый взбеситься, но еще растерянный, и Проскурин вдруг почувствовал себя последней сволочью, и поднял свой пистолет, заряженный холодным железом, и только извинился. И прозвучало как-то жалко и по-детски.
Он протер лоб, придвинулся к микрофону и пробормотал:
- Операция «Рой», окончание подтверждаю. Проскурин, да, да. Пришлите уборщика кто-нибудь. Да плевать я хотел, кто это будет!