Вдова

[eshu-char]

Новое фейское. Честно говоря, в этот раз - еле выжатое. Позже пересмотрю, если не понравится - оставлю как "расписывание руки".

*тут Ekova - the Storm, но встроить я ее сейчас не могу.*


Я бежала, как лиса, как олениха, как горячая вода меж камней, как огонь, пожирающий лес – все быстрее вперед и дальше, дальше, дальше. Конечно, не ногами бежала – куда мне, беременной-то, - и я уже не запоминала масти лошадей, загнанных когда и вовсе до смерти, когда только до хриплой пены и исходящих паром в стужем ноябре боков.
Бока лошадей вздымались часто, и я всем своим телом ощущала эти лихорадочные прерывающиеся движения, сквозь весь дорожный грохот колес и трясучку. Иногда, в зыбкой полудремоте, мне начинало думаться, что лошади тоже бегут не от кнута, а… бегут со мной, надеются унести ноги от двора, от всего, что при нем творится. Потом, как это часто бывает на грани сна и яви, полюса менялись, и это уже я бежала от кнута – вместе с лошадьми, которым это было куда привычнее.
На самом деле, ввязываясь во все это, я не думала, что у меня получится выбраться. Впрочем, моего мнения никто и не спрашивал вовсе. Шансов избежать придворных склок у меня не было изначально. Я была женой короля, это раз, я была вдовой короля, это два, я была беременной наследником престола, это три, а что хуже – я была наполовину человеком. Это четыре. Я слышала, у каких-то народов четыре – нехорошее число…
И этот тонкий момент, этот другой оттенок крови в моих венах – это перечеркивало все преимущества знатного рода отца. Единственное обстоятельство, не давшее батюшке меня придушить в детстве, заключалось в том, что я была перворожденной. В первом ребенке – сыне ли, дочери ли – раскрывается вся сила крови рода. Как по мне, сказки, еще большие сказки, чем весь мой народ вообще; и притом – сказки, сохранившие мне жизнь. Никакой крови рода я в себе не чуяла, отец скрипел зубами, но сделать ничего не мог, а я тайком всегда думала, что, не будь я перворожденной, была бы еще слабее. Была бы еще больше человеком.
И вот эту кровь себе в наследники выбрал наш Благой король. Я уже говорила, что я не верю в сказки, и тем паче не верю в любовь королей. Людских – еще куда ни шло, но фэйри… нет, фейская знать любовь учила по книжкам, по романам, по нотам, по палитрам, не зная о любви ничего более теории. И я, как фейская знать, тоже. Тем более не мог бы себе позволить такой слабости правитель… Однако время шло, а он стоял на своем. Я не знаю, почему он выбрал меня среди всех дам на выданье, я не знаю, почему он отказывался сменить меня на кого-нибудь другого (разумеется, сохранность моей персоны при этом не гарантировалась), однако так и так – во мне зреет его дитя, а он до конца своей жизни был моим супругом. Возможно, конец его жизни именно из-за того и случился, к слову. Не от пресловутой старости – хотя его возраст и исчислялся веками.
Нужно ли говорить, что тут началось при Благом дворе, чья «благость» испокон веков являлась лишь бледным светлым цветом знамени? Помимо того, что освободилось место, прямой на него претендент имел в своих жилах четверть смертной крови. Король умер – да здравствует король? Да если бы! К тому моменту, как я поняла, что мне пора бежать, статус вдовы-королевы еще сохранял видимость существования. По правде – меня будто не стало для всех остальных. Возможно, будь я чистой эфирной крови – стала бы королевой на троне, однако в свете происхождения я и не заглядывалась на трон…
Я не хотела быть королевой.
И, если бы знала, что меня не тронут – осталась бы в столице.
Я не хотела быть королевой – но я стану матерью, и ребенок, которого я ношу под сердцем, не только претендент на трон. В первую очередь он – мой. Мой сын или моя дочь.
И потому я бежала, как кошка, уносящая в зубах свое потомство. Говорят, что нет никого отчаяннее и яростнее защищающей матери, и я не имела ни малейшего желания опровергать эти слухи.
И все же я была слишком человеком, чтобы раскрыть действительно крепкую оборону. Нам попадались уже пять патрулей, из которых три человеческих и два фейских. Убила я только двоих. Наверное, давала плоды, по сезону, но не ко времени, моя беременность – при виде любого человека, при мысли, что от него надо избавиться, я начинала думать о том, что и он тоже кем-то выношен. Как и любой другой. И меня начинало мутить. Это бесило, это чудовищно раздражало, но сделать я пока не могла ничего – и оставалось глухо отдавать из кареты приказы тем двоим остолопам, лучше которых в свое сопровождение я найти не смогла. Остолопы не были даже высшими фэйри, так, низкопробная шушера, но на кого из высших я могла бы сейчас рассчитывать? Все власть имеющие либо хотят смерти моего ребенка, либо же желают надеть на него поводок. Дочь ли, сын ли… А ведь именно у него было бы столько силы, столько власти – если бы не проклятая примесь в моих венах.
На сей раз нас шарахнуло колесами о камни особенно ощутимо. Я не была уверена, что это что-то опасное, однако Гальд (старший остолоп, серолицый, похожий на древесный корень своей узловатостью) все же остановил карету. Я откинула штору, удивилась – всего лишь человеческий патруль! – распахнула дверь, чтобы узнать, в чем дело.
- Да ты хоть знаешь, чурбан, кого ты остановил?!
Стон пришлось прижимать зубами. Болван, болван, старый болван! Мне стоило все же послушаться тихого шепота в голове и поехать в одиночку, несмотря на все страхи и доводы разума – разума у низших фей такого рода куда меньше, чем даже у людей. И это не определение, не мое в сердцах, а давно признанная реальность – очевидность, даже можно сказать.
Мне думается, Гальд правда считал, что люди обязаны узнавать мой герб. О склоках им знать не по статусу, а узнавать – должны. Я коротко, без размаха отвесила подзатыльник, но и того хватило, чтобы что-то хрустнуло, а Гальд заскулил и нервно припал в поклоне к земле.
- Ваша эфирность…
Я поморщилась. Официальным титулом, разумеется, это не было – но, так или иначе, говорил Гальд совсем не то, что ему стоило бы говорить. Именно это я и озвучила.
- Ваша!.. – и заткнулся.
- Гальд, это уже не первый твой промах. Я не могу позволить себе подобный риск, а поэтому я все же вынуждена принять определенные меры. Ты не против?
О, разумеется, он был против. Но я не садистка – я не угрожала, не добавляла в голос этого мерзкого отравленного меда, который так любят власть имущие, а просто заставила его замолчать навсегда. И снова – речь не об эвфемизмах, Гальд всего лишь стал немым. Немым от рождения, и никогда не был иным – такова моя магия.
Это был именно тот момент, когда я поняла, что буду убивать. Я слаба; магия не делает меня значительно сильнее; но я умна и справлюсь. Если не справлюсь – умру. Это был именно тот момент, какие врезаются в память каленой проволкой, и лес вокруг, чужой и промозглый, молчал, и все звуки только говорили собой: тишина. Тишину провозглашали птицы, тишиной звенел хруст веток, тишина глотала паническое мычание Гальда, и тишиной же прогремел вдох Хрута, второго моего остолопа.
И момент, когда я начала убивать, сменился моментом, когда я смогла смотреть на доску для игры сверху, просчитывая ходы. Из королевы, которой загораживают обзор другие фигуры, я стала игроком; вот такие сложные выводы и внутренние изменения – из простого осознания того, что лишить Гальда голоса было умным решением. Во-первых, теперь мои остолопы меня боятся, во-вторых, Хрут теперь точно не брякнет лишнего.
В тишине растворились солдаты патруля. Я не знала, чьи они, не знала даже, на территории какого людского государства нахожусь – оно и не было нужно.
- Пропустите, - властно приказала я.
Младший вояка, совсем еще юнец, нервно вскинул арбалет. Совершенно не понимаю, что здесь, в лесу, делать этому оружию – помимо всего прочего, грузному и малополезному на мой взгляд. Однако мои жилы были подкрашены кровью другого оттенка, и рисковать не хотелось. Быть убитой без вести, черт знает кем, без смысла, без плана, без толку? Это больше похоже на насмешку.
- Пропустите, - повторила я, вскинув руку. Арбалетчик уронил свою дурацкую игрушку – как раз себе на ногу, кстати, - однако на синяки не обратил никакого внимания, схватившись за начинающее синеть горло. Он задыхался недолго, а когда тело упало на землю, в двух шагах передо мной или около того, я не стала повторять приказ, а просто подождала. Они не отступили, и тогда я просто их выжгла.
Хрут и Гальд, по всей видимости, надеялись некогда, что смогут сесть мне на шею. Я никогда не была мягкотелой, я просто боялась. Однако под сердцем у меня теплится сейчас жизнь, способная перевернуть с ног на голову все имеющиеся порядки – я это знаю, я в это верю. И быть трусливой у меня нет ни времени, ни возможности.
- Хрут, - он дернулся, показав белки глаз. – Смени направление на север. Мы попробуем затесаться в лесах. Преимущество будет крайне малым, но вы оторветесь. Гальд, как далеко погоня?
Гальд припал к земле и попытался мычанием объяснить мне, но, конечно же, не преуспел. Хрут успокаивал лошадей, напуганных несколькими смертями поблизости, и я скрипнула зубами, подобрала подол и тяжело опустилась на землю, приложившись к ней ухом.

Топот копыт звучал все ближе и ближе.