На вашу пробу новое. Опять, да.)
Когда есть кому писать - буквы легче складываются.
Акколада
Отражение в бурой блеклой луже слегка покачнулось и пошло кольцами – одно в другом, внутри распускается еще одно, и до тех пор, пока грязная вода не успокоится и не разровняется. И в каждом кольце было одно и то же.
Я. С худым лицом, со впалыми от усталости щеками, со щетиной, грязный, с пустым взглядом. У корней русых волос явственно виднелась темная полоса, и я, бездумно встрепав и без того лохматые пряди, поставил мысленную галочку – как только вернусь, сразу подкрасить волосы. Немедленно. Еще не хватало, чтобы синее отросло достаточно сильно и было принято Правящими за посягательство на родство с ними. Глупость, конечно, от фей во мне и на четверть крови нет, и люди с примесью эфирной крови и выглядят иначе – да только кто их знает, этих Правящих. У них в головах совсем иные механизмы. читать дальше
Движение проснулось во мне отголоском боли, и я сверился с индикатором здоровья – если обезболивающее перестает действовать, прошло достаточно много времени, чтобы… нет, все еще жалкие девятнадцать процентов. С учетом того, что телепортация считается безопасной при уровне не меньше тридцати – отвратительное положение. Я нажатием кнопки активировал еще одну капсулу с лекарством и сверился с часами. До смены караула еще есть несколько часов, и я могу позволить себе немного подождать и попытаться слегка восстановиться за это время. Хотя бы тридцать два, тридцать три, и то уже спокойнее…
Когда распоротый бок мягко уснул, я все-таки не удержался и потянулся. Киберлаты неуклюже скрипнули, подгоняясь под контуры моего тела. Все-таки ужасная дешевка, при первом же случае надо сменить на что-нибудь поприличнее. Вон, за один удар рассекли, куда это годится? Подумал и внес в список дел по возвращении, сразу после доставки роз.
Большой стеклянный короб стоял тут же, на треть заполненный землей и еще на треть – густым розовым кустом с цветами глубокого синего оттенка. Если я отращу волосы, не окрашивая их, будет такой же цвет, один в один… Вот только такой ценности у моей шевелюры никогда не будет.
Почему?..
Да потому что я лежал посреди помятого и потоптанного сада князя Сигбьерна, да-да, того самого Сигбьерна из Восточного Края, который яростно воюет с нашим государем и чьи синие розы – голубая, простите за каламбур, мечта всех женщин нашей столицы. Вот только никому еще они в руки не попадали, все рыцари, отправлявшиеся за легендой, не возвращались. Ради справедливости заметить – я бы тоже не вернулся, если бы не чистая удача. Охрана здесь страшная… А может быть, и не вернусь.
Но – так или иначе я добыл розы для моей леди Астрид. Впервые мне, Бранду-неудачнику, повезло. Впрочем, вопрос еще, кому везло меньше, мне или же леди Астрид.
Так оно как-то получается – однажды женщина эфирных кровей попадается на глаза какому-нибудь простому смертному. И тот влюбляется в нее с такой отупляющей, всеохватывающей силой, что с радостью бросится и в пасть к дракону, и в бездну без страховки. Так ничего и не остается больше, кроме как стать рыцарем этой дамы и пытаться хотя бы быть для нее полезным. Например, держать репутацию. О, вот уж что рыцари способны вознести до небес! Если какой-нибудь неприметной феечке повезет с рыцарем, то принесенная ко Двору в ее честь голова какой-нибудь мутировавшей дряни может заставить говорить о ней даже элиту. Элиту из элит, да.
Только вот леди Астрид не повезло. О ней говорят, но… не моими заслугами. Я более чем бесполезен, и могу только пытаться, прилагать все имеющиеся силы из робкого «а вдруг».
А вдруг сейчас выживу. Глаза прикрылись, улыбка сама поплыла по губам – так ясно встала перед глазами леди Астрид, чьи нежно-лиловые волосы венчали плети синих роз. И жемчуга, она ведь так любит жемчуг. Что вовсе неудивительно с ее жемчужными глазами…Я усилием воли заставил себя поднять тяжелые веки и прищурился, фокусируясь на дисплее индикатора здоровья. И тихо выругался сквозь зубы: восемнадцать процентов. Сейчас можно было бы поразливаться насчет того, что рана сначала показалась не такой серьезной… Ага, конечно. Уж простите мне интимные подробности, но у меня виден кусок легкого и пара ребер. Не полностью, конечно, но угадать, что это, вполне реально. Но что я точно переоценил – так это волшебство нарукавной аптечки. Она полезная, конечно, но с таким врача бы…
А врача нет. Зато есть телепорт. И я могу попытаться хотя бы перетащить розы, да и себя, в свою комнату. А оттуда вызовут врача. И я, может быть, даже выживу.
Если повезет.
Жаль все-таки, что нельзя было подгадать момент и телепортом перекинуться прямо сюда. Но, к сожалению, переместиться можно только туда, где заранее размещены «маячки», причем еще и ориентированные на конкретного человека. Так что плелся бедный Бранд черти сколько и черти где, и потом еще драться пришлось.
Ох и крепко же меня подрали… семнадцать процентов.
Отлично, кажется, я все-таки умираю. Я снова тряхнул рукой - может быть, его просто немного замкнуло, благо воды здесь, на земле, много. Сады, как-никак. И тихонько, раз уж никто не слышит, завыл. Индикатор здоровья несколько раз мигнул пустой шкалой и остановился на гордых ста процентах. Которых в принципе ни у одного человека не встречается. Вот у них, у эфирной крови – у них бывает. А я теперь могу только наугад…
Я мотнул головой, притянул к себе поближе короб, отхватив его руками, сжал зубы – умирать-то все равно страшно, а вы думали? – и, крепко зажмурившись, набрал уже заученный пальцами в пространстве код на браслете телепортатора.
И провалился в густую, тошнотную темноту. Без света в конце тоннеля и прочих причуд.
Я все-таки очнулся. Очнулся. Даже в своей кровати, прицепленным к непонятному агрегату прозрачной трубочкой, которая мерно вкачивала в мои вены какую-то животворную дрянь. Доктор Лидсмад сидел тут же, переводя какие-то данные с экрана агрегата на свой личный компьютер. Заметил, что я очнулся, и тут же попытался высказать мне все, что думает о подобном отношении к собственному телу. Жеста отказа хватило, чтобы он замолчал. Знает же, что не выйдет… через его руки уйма таких безбашенных, как я, прошла.
Я не дыша открываю короб, осторожно, как хирург во время операции, отрываю тончайший шелковый лепесток. Беру конверт, кладу лепесток внутрь, пишу на тисненой бумаге красивое вычурное прошение об аудиенции, складываю туда же и отправляю к леди Астрид, даме души моей и свете в моем мраке, через посыльного в форме нового образца.
И мне назначают аудиенцию.
Я впервые видел так много фей сразу, тонких, светлых, прозрачных и каких-то пропитанных насквозь чем-то мистическим, как бумагу пропитывает масло. Они смеялись, перешептывались, обсуждали последние новинки и сплетни, а леди Астрид вместе с супругом восседали на креслах, уже представив всех всем, и так друг с другом знакомым. Я понял, зачем все это – происходящее сложно назвать аудиенцией, скорее балом – леди Астрид просто хочет похвастаться перед всеми подарком. По ее хлопку ладоней все стихло, будто было оговорено заранее – и не поручусь, что не было оговорено.
Ее мелодичный голос (господи, никогда я еще не находился так близко к ней, никогда еще так не цеплялся взгляд за тонкие запястья и острые локти) заполнил собой весь зал:
- Мой рыцарь, я слышала, ты хотел мне что-то сказать.
Я опускаюсь на колени и смиренно утыкаюсь взглядом в пол.
- Да, моя леди.
- И что же именно?
- Я хотел бы скорее показать, а не рассказать. Прикажите моим слугам внести то, что ожидает вас за дверями.
Снова два хлопка, и двери со скрипом распахиваются. Чистейшей воды красивый антураж – я отлично знаю, как хорошо работают эти двери.
По толпе Правящих перекатывается восхищенный вздох, и я слышу разрешение поднять голову. Леди Астрид, с тонкими серебряными ножницами для вышивки в руках, стоит у куста, усыпанного синими цветами. Отрезает три или четыре и тут же крепит к волосам, одаривая меня милостивой улыбкой. Впервые за уйму лет, впервые за все то время, когда я стараюсь быть ее цепным псом, карающей дланью и любой прочей чушью, лишь бы кем-нибудь, она считает меня достойным своего взгляда.
И именно сейчас все замирают, замечая кошмарное. В одной из роз, вплетенных в нежные пряди, начинает копошиться гибкое мохнатое тельце. Гусеница расправляется, медленно извивается и переползает на бледный висок с тонкой голубой венкой. Леди Астрид вздрагивает, все еще держит на губах улыбку, только чуть померкнувшую, двумя пальцами снимает со своего лица насекомое и роняет на пол перед собой, раздавливает под подошвой расшитой туфельки. Я дрожу от страха, стыда и досады, но тут вижу, что она смотрит на меня почти тепло – спокойно, уверенно, кажется, впервые понимая, что я и что со мной делать.
И, не меняя лица, отдает охране короткий приказ, сопровождаемый все той же ласковой улыбкой и взглядом мне в глаза.
- Убить.