Первое стеклышко.
Название под вопросомНазвание - итоговое, текст ниже не окончательный, окончательный - вот тут:
eshu-char.diary.ru/p182194868.htm (музыка там же)
Магда всегда была послушной девочкой. Она выполняла все поручения, прислушивалась ко всем просьбам, помогала всем, кому нужна была помощь (просто потому, что так положено), всю работу делала старательно и вовремя. Однако ее родня предпочла бы, чтобы Магда убегала на берег реки петь и играть с другим молодняком – вместо того, куда она вплелась.
Магда хорошо помнила, как они впервые появились в деревне. Был ноябрь, промозглый, серый, противно-теплый, как подтаявшее промерзшее молоко. Дождя не было, только водяная взвесь в воздухе, липнущая к легким и застревающая в горле. Они были высокими, смелыми и веселыми, и с ними ворвались в хмурое месиво отзвуки колокольцев и свирелей. С их появлением ожил лес – никогда еще по ночам не было слышно столько лисьего визга, волчьего воя и клекота хищных птиц, и все в деревне твердо знали, что они путаются с дьяволом. Магде было тогда девять лет, и она слишком быстро научилась споро доделывать дела по дому и сбегать туда, на окраину деревни, где у самого частокола начинался другой мир. А тот, кто их привел, был светловолос, синеглаз и улыбчив. И только Магда понимала, что именно всех пугает – только удивлялась, что никто этого не осознает.
читать дальше
Любопытство пополам со страхом – вредная привычка. Хуже табака или мака, крепче пробирает, держит. Магда пряталась за изгородью и смотрела на таких странных людей. Они не умели жить в тишине, и любая работа, вызывающая у обычных деревенских только рутинную привычную скуку, у них справлялась шутками, звуками музыки и разговорами. Они рассказывали сказки, за которые жгут на костре: про древних духов, про их распри и игры, про тайны трав и ветров. Они не рассказывали сказок, они упоминали все эти страшно-чудные вещи как нечто постоянное, нужное, привычно-уютное. Но самыми завораживающими были их вечера.
Магда приходила домой и получала затрещину от тетки. Ее таскали за блекло-русые, невнятного оттенка волосы, побивали, костерили почем зря и кляли ведьминым отродьем – близкое к близкому, яблоко от яблони. Ее мать была слепой сумасбродкой, видевшей какие-то размытые блики будущего, которые, кроме всего прочего, с завидным постоянством сбывались. Разумеется, ее больше не было. Магда не унаследовала пророческого дара, но глаза у нее были, как у слепой провидицы, до краев полные дымом и туманами. Единственная завораживающая черта на ее некрасивом остром личике, и оттого еще более жутковатая. Неудивительно, что ее звали так: сложно относиться иначе к собеседнику, из глаз которого вот-вот начнет сочиться дым. Однако никакие побои и никакие слухи не могли вытравить из ее головы бой барабанов, шелест бубнов, струны, свирельные выдохи, и глубокие, низкие, дрожащие звуки, от которых все пленки в теле начинали дрожать резонансом. Она завороженно наблюдала за танцами, когда дерганые пронзительные жесты перетекали один в другой вроде маятника, когда движения были под ритм воздушным токам и тону охотничьего рога. Когда странные существа в странной одежде взмывали и вскидывались в отблесках костров, и улыбка того, за кем они пришли, сверкала в этом свете, и он на лету перекидывал бубен кому-то иному, и на вдохе уже звучала у его губ тростниковая флейта. От этих зрелищ где-то глубоко внутри поднималась незнакомая ранее Магде сущность, может, часть ее, может, чуждая, но дикая, по-злому веселая, азартная, ехидная. Магда держалась до последнего и убегала. Убегала, потому что чувствовала, как обрывается последняя нить, не дающая ей ворваться в круг ликующих.
Их терпели. Может, просто из страха – уже впущенное за ограду обратно не прогонишь, а того, кто их впустил, сейчас уже и не вспомнить. Так никто и не знал, где они добывали дичь и хлеб, но оружия, кроме охотничьих ножей, у них не было. Однако деревенские парни боялись вступать с ними в рукопашный бой, особенно после того, как одному из них сломали несколько ребер. Они были приветливы и прекрасны, и каждая девица втайне мечтала быть одной из них, чтобы стать женой такого неправдоподобного человека, и каждый деревенский мужик втайне желал отправить каждого их мужчину к праотцам и каждую их женщину сделать своей. Они были приветливы и прекрасны, и каждая деревенская девица хотела стать одной из их женщин. Сильной, гибкой, храброй, а главное – женщиной такого же неправдоподобного человека. Женщин среди них было мало, и каждый деревенский мужик втайне желал обладать одной из них, и оттого отчаянно хотел отправить к праотцам всех их мужчин до единого.
Магде было девять лет, когда тот, кто привел их, с ней заговорил. Магда забылась и подошла к кострам слишком близко, и он засмеялся, протянув руку:
- Иди сюда, звереныш.
- Я человек, - прошипела девочка, судорожно отдернувшись – только чуть-чуть не дала погладить себя по голове.
- Больше на лесного котенка похожа, - все с той же улыбкой отвечал он, и кто-то из его людей окликнул его именем Бренвален, а Магда что было духу рванулась к дому, потому что было слишком боязно и слишком искушающе стать одной из них. Слишком похожа была на приглашение протянутая узкая ладонь. Магда только понять не могла, как остальные не видят, что тот, кто привел их, родом из вороньего племени.
Только раз Магда видела Бренвалена без приветливого выражения на лице. Это был страшный, некрасивый случай, и девочке долго было стыдно за трусость: не подошла, не прекратила, не успокоила. Не получилось бы, конечно, ну да какая разница? Стыд такими отговорками не успокоить.Тогда деревенским надоело то, что у местных девицах на губах только их да их имена, а на простых парней и смотреть-то уже никто не хочет.
- Что ж вы, песьи дети, наших баб-то отбиваете, а?
А Бренвален все еще улыбается – пока что, отвечает, один, спиной к стене:
- Нам ваши женщины не нужны.
- Да их как не послушать – только о ваших смазливых рожах да говорят!
- Мы не смазливы, - говорил тот, кто привел в деревню нелюдей. – Мы живем иначе. У вас грязные патлы и гнилые зубы, а мы знаем реку рядом не только как место для рыбалки. Вы хмуры и грубы, а мы веселимся и говорим красивыми речами.
И даже все еще держал улыбку первые несколько ударов. Потом ему попали кулаком по губам, и улыбаться уже, наверное, не получалось. И он не отвечал – черт его знает, почему. А Магда потом окатила бессознательного Бренвалена водой из ведра, кинула к его плечу сверток с останавливающими кровь травами из теткиных запасов и снова сбежала.
Шли годы – три, четыре, семь. Не менялось ничего, ни костры, ни музыка, всегда новая, но всегда та же, ни их странная одежда. Магда слышала, что что-то похожее носят в городе, но в городе сама никогда не была, и потому штаны все еще казались слишком узкими, рубашки – ненастояще белыми и неправдоподобно черными, а длинные, до колен, куртки – такими же неудобными. Она все так же следила за пришедшими издалека, и все так же шарахалась от попыток с ней заговорить. И все так же не знала, что делать – они не были людьми, значит, должны были быть чуждыми, врагами, нехристями. Однако как можно звать мерзостью и ересью то, что отзывается в каждом дюйме кожи? А тетка говорила, что именно так дьявол искушает божий люд. И говорила, что против нечисти помогает святая вода и святые слова.
Тот, кто привел их в деревню, ошеломлен был внезапной атакой – Магда так и не придумала, как можно незаметно проверить его отношения со святой водой. Потряс головой, стряхивая со светлых прядей капли, увидел испуганную Магду, сжавшуюся, как лесная кошка, увидел у нее в руках флягу с крестом и расхохотался.
- И что это такое?
- Что ты такое? – прошипела ведьмина дочка, травя туманом из глаз, даже не осознавая, что впервые заговорила с ним. Выделенное голосом обращение прозвучало зло, кажется, даже неоправданно зло.
- А что со мной не так? – и снова улыбка, снова безмятежная чертова улыбка.
- Ты за семь лет не изменился. Даже волосы не отросли.
- И какие у тебя мысли на этот счет, страшный лесной зверь?
- Ты ворон. Не понимаю, почему это не видят остальные, но я – вижу.
У Бревалена было странное лицо в ответ на такое заявление. Смесь ехидного «Да ну?», иронии, удивления и чего-то еще помягче, неопределяемого словами.
- Ворон, говоришь?
Улыбка перетекла в усмешку, с каким-то пугающим, слишком взрослым оттенком. Магда вдруг очень остро вспомнила, что ей шестнадцать. А ему, судя по всему, в пару десятков раз больше. И не смогла сделать ровным счетом ничего, когда чужак вороньего рода взял ее за плечи, приложил лопатками о стену и то ли клюнул, то ли впился в губы.
- А будь у меня клюв, я бы смог сделать так, например? Какой я тебе ворон, госпожа лесная кошка?
Шли годы и годы. Семь, семьдесят, больше. Шли дни и с ними, на заднем плане – ночи, а когда и иначе. И ночи были темные и светлые, и в светлые и звездные Магда просыпалась и подолгу смотрела на небо. Вздыхала и переводила взгляд на блестящие, твердые на вид перья лежащего с ней рядом мужчины. Чувствовала невыносимое желание провести по ним пальцами, коснуться длинного клюва – и каждый раз сдерживалась, боясь разбудить, а главное – боясь последствий. И утром он пил черный чай из белой чашки, рассказывал сны и изредка со смехом вспоминал, как когда-то, в прошлой жизни, Магда считала, что он – ворон, черная большая птица с глянцевыми перьями. И Магда прекрасно понимала, что это некий договор молчать. Такой же, как и договор молчать о том, почему они вместе уже несколько веков подряд. И Магда думала, что этих веков ей, кажется, мало.